Алан Моэкс – отпрыск этой семьи, управляющий двумя замками: Chateau Mazeyres в Помроле и шато Fonroque в Сент-Эмильоне. “Винной Карте” Алан Моэкс рассказал о своей семье, любви к биодинамике, неутолимой жажде свободы и о том, что делает вина Сент-Эмильона особенными.

Не так давно Вашему кузену Кристиану Моэксу, владельцу Chateau Petrus в Помроле, было присвоено почётное звание “Человек года”. Как это отразилось на репутации вашей семьи?

 

Признаться, я удивился выбору журнала Decanter - это прозвучало так, словно о Кристиане успели подзабыть. Но для репутации нашей семьи это было неплохо, и я от души порадовался за родственника. Кристиан - двоюродный брат моего отца Жан-Жана, который работал на предприятие Etablissements de Jean Pierre Moueix, а потом продал свою долю Кристиану. Впрочем, наша династия в Бордо хорошо известна, что не мешает местным жителям постоянно нам напоминать, что мы не из Бордо.

 

Как случилось, что Моэксы, которые были “неместными” и поначалу вообще обитали в Париже появились в Бордо и стали владельцами замков?

 

Моя родня родом из региона Корез, из семьи фермеров. Это бедная земля. Отчаявшись заработать у себя дома, мой прадед Жан Моэкс приехал в Париж, где купил магазин сыров и стал чрезвычайно успешным коммерсантом. А потом в 1931 году он пере ехал в Бордо. Его вдохновлял пример брата, Антуана, который в 1923 году приобрел замок Taillefer. Он решил сделать то же самое - купил замок Fonroque и поселился в нём. Это было до классификации Сент-Эмильона, никакого Grand Cru Classе там и в помине не было, и вина, честно говоря, были очень невысокого качества, а само поместье почти ничего не стоило. И, кстати, первые десять лет в замке Fonroque были чрезвычайно сложными, а потом началась война... Его сыновья оказались неплохими предпринимателями. Жан-Антуан и Жан-Пьер Моэксы, понимавшие, что надо как-то зарабатывать, сразу же после переезда в Бордо основали в Либурне компанию Etablissements de Jean Pierre Moueix, торговавшую винами Помроля и Сент-Эмильона. В то время эти вина были никому не известны, но со временем, особенно после ряда хороших послевоенных урожаев, этот бизнес превратился в большое и успешное негоциантское предприятие. После смерти Жана мой дед Жан-Антуан взял контроль над замком, но с его смертью в 1979 году замок перешел в семейное управление. В 2001 году я стал заниматься его винами.

 

Кажется, Вы единственный из Моэксов, кто не вовлечён в продажу вин?

 

Я - не негоциант, кажется, единственный, кто в нашей семье не стал продавцом. Как-то мой отец спросил меня, хочу ли я торговать вином. Я ответил - нет, не хочу. Я предпочитаю вести сельскую жизнь.

 

После окончания университета в Тулузе, Вы побывали в Калифорнии, в долине Напа и даже добрались до Новой Зеландии... Зачем Вам был нужен этот опыт?

 

Мне хотелось поехать туда, где люди производят вина и говорят по-английски. По правде сказать, в молодости я хотел быть подальше от своей семьи и многочисленных родственников. И там, в Новом Свете, я получил урок того, как нужно по-настоящему принимать людей – это гостеприимство, которого уже не существует во Франции. Другой урок был посвящен толерантности, терпимости и умению прощать ошибки и недостатки друг друга. И с точки зрения виноделия я также получил урок открытости и свободы. В Новой Зеландии нет регулирования и контролирования всего и вся. В этой стране виноделы, ничего не боясь, и ничем себя не ограничивая, экспериментируют и получают восхитительные вина. Думаю, что если бы в 90-х я не посетил Новую Зеландию, то никогда не поверил бы в биодинамику. Я произвел там два урожая, в 1990 и 1991 годах, а потом вернулся во Францию. Начал работать в шато Chаteau Mazeyres в Помроле, которое принадлежит банку и в котором я сейчас живу со своей семьей.

 

Судя по Вашему проекту в ЮАР, ваша жажда свободы не угасла...

 

Когда я вернулся в Бордо, через два года снова захотел свободы. В 1995 году судьба свела меня на аукционе в Тронсе (там продается дуб для винных бочек) с Грэмом Ноксом, который поинтересовался, не хочу ли я производить Мерло и Каберне Совиньон в ЮАР. Я согласился, и практически сразу приобрел 40 га земли на Атлантике. Я влюбился в терруар, понял, что там есть удивительный микроклимат и поверил, что ЮАР может производить очень сложные, структурные вина. Возможно, даже красные вина исключительного качества, мирового уровня. Мне к тому времени абсолютно разонравились австралийские вина - скучные, джемовые, сладкие, предсказуемые и утомительные. В 1997 я посадил красные сорта на площади 29 га – Каберне Совиньон, Каберне Фран, Мерло, Мальбек, Пти Вердо, Темпранильо. Позднее к ним добавились Шираз и Совиньон Блан.Первый мой урожай в ЮАР был в 2001 году. С выходом второго винтажа в 2002 году я поверил, что красные вина начали показывать свою глубину. Для меня, как уроженца Бордо, эксперименты в ЮАР стали отличнымопытом! Потенциал Бордо хорошо известен: вам не позволят посадить чутьчуть Сира, потому что это может улучшить ваше вино. Любое отклонение от правила наказуемо! Достичь чего-то можно, лишь двигаясь медленно и осторожно, и обязательно с оглядкой на традицию. В Старом Свете вы придавлены грузом истории, а в Новом вы можете начать с нуля и постепенно развивать свои идеи. Я назвал свою винодельню Ingwe – это слово означает “леопард” на языке хоса. А с Ноксом мы произвели ультра-премиальные вина, которые выходят под марками Naledi и Sejana.

 

Вина, производимые Вами в ЮАР, не содержат главный южно-африканский сорт Пинотаж. Почему?

 

Я не считаю необходимым его использовать, мне он не нравится, этот сорт для меня слишком груб. Пинотаж поглощает остальные сорта: если вы добавите каплю этого сорта в бленд, он будет пахнуть пинотажем. А я люблю элегантный, гармоничный вкус, такой, каким славятся вина Бордо. Сейчас после многих экспериментов я сохраняю в ЮАР только вина высшей гаммы. Вина Ingwe – классический красный бленд Бордо из Каберне Совиньон и Mерло. И еще – Совиньон Блан с 30-летних лоз.

 

С 2001 года Вы занимаетесь винами замка Fonroque и ведёте в Бордо крестьянскую жизнь. Иными словами, вы вернулись туда, откуда когда-то пытались вырваться?

 

Жизнь на природе не скучна – я люблю музыку, особенно русскую классику, живопись... Когда вы занимаетесь органическим виноделием, вы должны быть всё время на земле, следить за виноградником.

 

Какой стиль вина Вы пытаетесь произвести?

 

Я не критикую ту работу, которая была сделана до меня. Но когда я занялся винами замка Фонрок, я понял, что не хочу быть модным, я просто хочу производить вина классического стиля - что ни в коем случае не означает “устаревшие”! Это вина ХХI века, и вы это понимаете, когда их пьёте. Современные вина – это вина со сладкими зрелыми танинами, умеренным, но явно ощутимым дубом, концентрированные и при этом великолепно сбалансированные. Виноградники Chateau Fonroque – это 17,5 га плато известняка и белой глины, гравия и крупных камней. Камень и белая глина дают вину тело и структуру. Это вина строгого стиля, минеральные, с очень хорошим потенциалом. Про мои вина нельзя сказать, что они “приятные” - они хорошо стареющие, долгие во рту, с преобладанием Мерло и значительной части Каберне Фран. До недавнего времени весь виноград шел в первое и единственное вино, Chаteau Fonroque (St. Emilion Grand Cru Classe). Сейчас мы выпускаем второе вино Chаteau Cartier, которое потом стареет в бочках из ненового дуба. Это философия Бордо – производить “вторые вина”, но в отличие от многих “вторых” вин, Chаteau Cartier – не помои, не слив, это вино Grand Cru, которое мы начали выпускать в 70-х годах. И у него примечательное название - это не “ля тур чего-то там” от замка Фонрок, а именно “шато Картье”, которое выпускается в небольших количествах. Я не хотел производить массивные, поражающие воображение вина, которые бы стали занимать первые места в слепых дегустациях. Напротив, моя задача – сделать вина, которые отразили бы гармонию, над которой я столько тружусь на своём винограднике.

 

Не секрет, что в Chаteau Fonroque применяется много биодинамических технологий...

 

Органическое виноделие применяется на нашем винограднике с 2003 года. Это означает, что наши вина делаются без гербицидов, пестицидов, удобрений и консервантов. В 2005 году мы полностью переключились на биодинамику. Мой подход – это тщательное изучение земель и поддержка их жизнедеятельности. Мы должны понимать землю, чувствовать её, чтобы давать ей то, в чем она нуждается. Я хочу понять, чего хочет каждая лоза. Я также хочу дать винам иное измерение, новую глубину, показать, что у них могут быть новые, неожиданные арматы, и аккумулировать то лучшее, что может дать терруар. Благодаря биодинамике наши вина более живые, более тонкие, с ароматами ягод, цветов и специй.Я считаю, что гармоничный виноградник производит лучшие вина. Я вижу виноградник как экосистему, сохраняя которую можно избежать многих болезней и особенно разрушителей для ягод гнили. Я хочу понять, какую роль в производстве вина играют планеты и электромагнитные течения и поля. Мне интересно знать, каким образом Солнце, Луна, планеты и другие созвездия влияют на то, что и как тут произрастает. Я верю вто, что когда Луна находится близко к земле, она оказывает большое влияние на виноградник, она провоцирует некоторые болезни лоз. Мучнистая роса, к примеру, по моему убеждению, является болезнью виноградника, чувствительного к положению Луны и ее воздействию. Нужно быть просто внимательным и всё! Это очень просто. Я придерживаюсь этих взглядов с 2002 года. Когда у меня на винограднике начинают расти цветы, я задаю себе вопрос, не сорняки ли это и почему их так много? И что это значит?

 

И что это может значить?

 

В принципе, всё, что угодно! Ведь биодинамика делает жизнь в почве более интенсивной. Однако она не обеспечивает появление великих вин, но дает вина авторские, вина с характером. Такие вина больше передают суть земли, они многомерные. Их фруктовый вкус очевиден, ароматы чисты, послевкусие минеральное и долгое – вот это и есть результат биодинамики. Потому что множество вин сегодня – абсолютно одинаковые, и в этом состоит проблема современного виноделия. Кроме того, биодинамика даёт вина, аутентичные урожаю. К примеру, все ругают 2007 год в Бордо, а я вам скажу, что Chаteau Fonroque этого винтажа – очаровательное вино! Если описать этот год в двух словах, то я скажу “лучше меньше, да лучше”. Я сравнил бы Chаteau Fonroque 2007 года с готическим собором – очень стройным, тянущимся ввысь, к небу, впечатляющим, но никак себя не выпячивающим...

 

Велико ли число Ваших единомышленников в биодинамике?

 

Их немного. Всего 0,3% виноделов в мире исповедуют принципы биодинамики, во Франции нас не больше 2000 человек. На мой взгляд, Бордо отстает в этой области, потому что такие регионы как Эльзас, Луара или Бургундия гораздо активнее выращивают виноград био-методами.

 

Как Вы относитесь к гравитационной перекачке сусла, которая теперь внедряется повсюду?

 

Я предпочитаю вкладывать деньги в виноградник, а не в ерунду. Я не стану разрушать дом, сносить крышу и устанавливать оборудование, которое обещает сомнительные результаты. Гравитация – не панацея. В плохой год она вам не поможет и не превратит гнилые ягоды в здоровые. Я просто знаю, что есть хорошие вина, сделанные без гравитации, и есть плохие, созданные с помощью гравитации.

 

В 90-х годах Сент Эмильон был знаменит своими “гаражистами”. Что происходит сегодня с этим движением?

 

Некоторые из “гаражных” вин делаются на хорошей земле, другие – где ни попадя, но с использованием передовых технологий. Но хочу называть конкретные имена, но пробовать только дуб и сахар мне неинтересно. Вина Le Pin – не только история гаража, но и терруара. La Mondotte тоже стоит на земле, но это вино современного стиля. Не случайно знаменитый “гаражист” Жан-Люк Тюневен это понял и решил прикупить настоящей “терруарной” земли в Сент-Эмильоне.

 

Вы - президент Ассоциации Гран Крю Классе Сент-Эмильона. Что делает Гран крю Сент-Эмильона особенными?

 

Несмотря на большие имена, наши поместья относительно небольшие, их площадь меньше 20 га. К тому же большинство из них находится в руках семьи. Это означает, что владельцы замков всегда тут, на своём винограднике. Каждые три года мы принимаем в Ассоциацию Гран крю новых участников, навещая их поместье и вслепую пробуя три последних винтажа. (Сейчас в ней 43 участника.) Классификация вин Сент-Эмильона пересматривается каждые 10 лет, и это тоже делает её особенной - всякий раз эта здоровая конкуренция позволяет кого-то понижать до уровня “Премье крю” и ниже, а кого-то возвышать до уровня “Гран крю”. Это даёт надежду молодым виноделом, которые используют передовые приёмы производства вина и действительно прикладывают много усилий, чтобы повысить его качество.

 

В 2006 году Вы пытались провести очередную классификацию Крю Сент-Эмильона, однако в 2008 году Административный суд Бордо её аннулировал. Случай беспрецедентный! Что же именно тогда произошло?

 

Я всегда считал, что классификация очень нужна - она помогает потребителю ориентироваться в том, какого качества вина он покупает. Классификация должна была коснуться 59 хозяйств. Среди тех, кому повысили “класс” – Bellefont Belcier, Destieux, Fleur Cardinale, Grand Corbin, Grand Corbin Despagne, Monbousquet, Pavie-Macquin, Troplong-Mondot. Два последних, кстати, были повышены в 2006 до Premier Grand Cru класс B. Среди деклассиицированных замков были Bellevue, Cadet Bon, Curе Bon, Guadet Saint-Julien, La Marzelle, La Tour du Pin Figeac (GiraudBеlivier), La Tour du Pin Figeac (Moueix), Petit Faurie de Soutard, Tertre Daugay, Villemaurine, Yon Figeac. Эти замки, конечно, были не согласны с судебным решением и пытались вернуть предыдущую классификацию. Суд, приняв к сведению иски от 7 из 11 “пострадавших” замков, отменил классификацию 2006 года. Придрались к тому, что классификация была сделана неаккуратно – дескать, вина дегустировались в разное время, в разных условиях, одни шато посещались, а другие нет. Хотя точно то же самое делалось в 1996 году и было одобрено государством. Таким образом, до 2011 года была восстановлена классификация 1996 года. В 2012 году мы снова проведем классификацию, и посмотрим, что у нас получится. Эта довольно скандальная история тут многих поссорила и затормозила приём новых участников в Ассоциацию Гран крю Сент-Эмильона. Надеюсь, что к 2012 году здравый смысл, толерантность и умение прощать ошибки всё-таки победят. 

 

 

Татьяна Гаген-Делкрос